xaliavschik
В дополнение к посту рецензия Алины Витухновской на книгу Сорокина "День опричника" - Страшная Книга
"День опричника" устремлён к некой пугающей простоте. И это происходит помимо воли автора, в силу некой исторической обусловленности. Речь идёт не о потакании публике, а скорее, о судьбе России. Слишком реальны рабы, лакеи, верноподданные - их образы не утрированы, лишь тонко срисованы с окружающих. Имя им легион. Они власть, они подбираются к власти. Поэтому произведение Сорокина кажется мне важным именно как антиутопия, как предупреждение о чём-то очень близком, что грядёт.
Мы можем спокойно проигнорировать дежурные рецензии российских критиков на "День Опричника" - они изощрённы, равно как бессмысленны. Набитая рука, как символ деградации живой мысли. В этот раз литературная критика пугливо поверхностна. Отчитавшись по факту, все увильнули от сути, словно лакеи на ковре перед Путиным. Всюду верноподданническое ничто. Сорокина даже не посмели поругать, увиливая в интеллектуальную обтекаемость.
Я считаю, что Сорокин написал страшную книгу. Нет в ней постмодернистской иронии. Зря хихикает читатель. От испуга хихикает он. Постмодернистский контекст избавляет от ответственности. Безответственность становится всё опасней.
Но это - не постмодерн, не прикол, не ирония. Текст не однозначен, не однороден - он содержит в себе множество смыслов, лежащих глубоко за пределами ясных трактовок. Возможно, все рациональные объяснения - не более чем вынужденная адаптация текста к сиюминутности человека…
Слово "опричник" возвращает нас в далекое прошлое. Так назывались лично преданные царю воины Ивана Грозного, с помощью которых он сокрушил феодальную вольницу и установил абсолютную, хотя и не прочную монархию. Созданная в 1564-м году для борьбы с боярской олигархией опричнина казнила высшую русскую знать без суда и следствия.
"Опричнина" - один из самых кровавых и одновременно загадочных периодов в истории России. Члены опричного войска, опричники носили черную грубую одежду, их символ - собачья голова ("собачья верность") и метла ("выметаем врагов"), им предписывался аскетический, почти монашеский образ жизни, фанатичная вера. Под руководством царя этот военно-монашеский орден устроил настоящий террор против элит на русских землях. Итог - четыре тысячи жертв. Русская метафизика насилия…
В романе Сорокина действие происходит в очень недалеком будущем. Сорокинские "опричники" ездят по Москве на красных "меринах" ("Мерседесах") китайского производства, с притороченными к бамперу собачьими головами. Жгут дома врагов Государя и "крышуют" китайские товары, текущие в Европу по огромной Дороге. А в свободное от непосредственных обязанностей время - "правильные" наркотики и "опричные" оргии.
Так рассуждает опричник в романе:
"Супротивных много, это верно. Как только восстала Россия из пепла Серого, как только осознала себя, как только шестнадцать лет назад заложил государев батюшка Николай Платонович первый камень в фундамент Западной Стены, как только стали мы отгораживаться от чуждого извне, от бесовского изнутри - так и полезли супротивные из всех щелей, аки сколопендрие зловредное. Истинно - великая идея порождает и великое сопротивление ей. Всегда были враги у государства нашего, внешние и внутренние, но никогда так яростно не обострялась борьба с ними, как в период Возрождения Святой Руси"
Где увидел Сорокин признаки этого поворота? Неужели и впрямь - за Путиным мерещится Иван Грозный, а за поворотом маячит опричнина, жгущая усадьбы на Успенском шоссе к превеликому восторгу простых россиян?
Когда-то я писала "если выдавить из человека раба, то ничего не останется". Спонтанно, больше ради красного словца. И удивлялась, что все увидели в этом нечто глубокомысленно-серьёзное. А теперь смотрю на людишек и думаю - кошмар! Реально ничего не останется. Только ещё вопрос, кто лучше труп или раб, для России, например. А для Великой России? Люди сами мучают друг друга. Геноцид населения осуществляется. Народ осуществляет его руками друг друга, а не руками государства.
И повсюду кризис гибельный, что за возрождение выдаётся. Русская литература бита розгами берёзовыми. Придворные графоманы выращивают её из сора соцреализма. Выбита из неё изощренность Достоевского, мглистая тревога Гоголя, гениальная нахальность Маяковского. Осталась лишь простота животная, да идейность в избытке, да скулеж. А народу - лапти, да глупость, пусть пляшет пьяно, да малым довольствуется.
Президент - чекистская моль, пыль, вылетевшая из раскрытого Питер-гроба. Литературой этой новейшей, да кремлёвскими политтехнологами с нагловато-одномерным умишком, превращён он в лубочный идеал - в Царя-батюшку, грозного, но справедливого, архитепически-сказочного, его жаждется лобызать, перед ним на колени бухаться. В лакействе, кстати, есть нечто гомосексуальное. Недаром в финале романа Сорокина происходит торжественное гомосексуальное объединение всех опричников в единого дракона…
Недавно в России изменился образ власти. В первую очередь в глазах элиты, интеллигенции. Изменились их внутренние отношения. Общество, словно томная барышня, приятно изнывает, попав под мягкое обволакивающее обаяние soft-насилия. Интеллектуалы хихикают, уверовав в постмодернистский мир имитаций, в безопасный мир. И фразочки типа "мочить в сортире" не настораживают, превращаясь в модные слоганы, будто бы из романа Пелевина, или название нового треш-кино от Кауфмана.
И, в этом смысле, Сорокин не открывает ничего нового. Только конкретизирует ситуацию, жёстко обрисовывает картину. Теперь очевидно, что акценты не просто смещены, и речь идёт, не больше не меньше, о глобальной переоценке ценностей.
Статус, значение и восприятие власти в современной России лаконично сформулирован устами главного героя "Дня опричника": "Но я принципиально не согласен с циником Мандельштамом, власть вовсе не отвратительна как руки брадобрея, власть притягательна как лоно нерожавшей златошвейки".
Нынче власть обретающая новую сакральность, уже почти божественна, идеально непорочна. Она возбуждает зыбкое чувствование, невиданное раньше. Особое духовное переживание - помесь меж чистейшей ангелической сексуальностью и суровой старообрядческой религиозностью.
Новая русская тоталитарность, преодолев и переварив практику и эстетику сталинского насилия, с нестерильной резкостью липких выстрелов, с тифозной кашляющей человеческой трухой, с нищим барачным убожеством, остервенелыми плакатными бабищами, с марширующими усердно, до белой полоски трусиков, нимфетками-пионерками - со всем этим однообразным соц-артом, эта новая тоталитарность обнаружилась вдруг в ином - в позолоченных куполах, что словно набухшие, перезревшие насилием груди боярыни-государыни, да в звонком колокольном, разухабистом, богатырском рабстве.
Рабство это с остервенелым каким-то извращённым достоинством расцвело в народе, без стыда, без унижения. Рабство это будто первооснова народная, глубинная его суть. Этакое хохломское лоховство. И рабство это не цепи носит, а колье с бриллиантами, часы "ролекс", фраки от кутюр. И рабы несутся в лексусах да в бумерах по садовому кольцу - адской петле, как дебиловатые дети на лошадках деревянных, кружатся заворожённые дурной жутью карусели-смертушки. Карусель эта аляповато разукрашена, и пятна крови на ней, как розы красные, а головы отрубленные, как леденцы, да воздушные шарики. И головы эти утробами, дырами рта хохочут, хохочут…
И садовое это кольцо-карусель-петля - есть одновременно дурная бесконечность и вечное возвращение. Возвращение во влагалище бабье, в матрешечье нутро матерей своих с мордами расписными, яростными, в землицу-утробушку возвращение.
А ещё новая русская тоталитарность в православии. Православие грозное, беспощадное. В нём триединство христианское обнаруживается тремя ликами иконными. Но лики эти - маски, что надеты на морды Змея Горыныча Трёхглавого. А из пастей его гнилостно шизоидное изрыгается: Православие, Самодержавие, Народность. И радуга-дугина над душною родиной блёкло-трёхцветная, как имперский триколор. И скоро радуга эта как петля затянется. А пока её чтят, словно чудо, словно откровение. Ибо любо теперь всё имперское. Так любо, как мещанам мещанское, как бедным, да безвкусным цепи золотые, да коронки блестящие, как пролетарской падали понты чекистские. И всё вокруг - безвкусица, всё фальшь позолоченная, всё ложь псевдорусская.
В Путине есть магическое, ускользающее, непознаваемое. Он недоступен. А в магической недоступности - власть. Это актуально для вновь возникшего, взамен идеологического, магического сознания. Оно в апофеозе даст нам нового Путина - Кощея Бессмертного с пасхальным яйцом вместо лица. А в яйце этом не смерть его, а поповское благословение на правление дальнейшее - второй срок, третий. Дурная бесконечность. Вечная монархия.
Путин - ничто с человеческим лицом. Идеальный объект для пиар-технологий. "Терминатор Немо". Он - абстракция, музилевский "человек без свойств", персонаж сорокинской "Нормы". В нём есть опредёлённая эклектичность, шизоидность. Качества, которые он призван олицетворять, заявлены посредством нескольких образов.
Путин -- некая смысловая матрёшка, русская хаотичность, размноженность самого себя, матрёшка расписная, лакированная - в ней азиатчина, мещанство, безвкусица, комфорт местечковый. Это то, что в России безвременно и избыточно существует. То, что неприятно, и в то же время притягательно. Кич, щекочущий душу. То, в чём содержится не только пошлость и примитив, но и обаяние простоты, очарование разухабистого гусельно-карусельного пляса, хохломского хохотка, щучьего веления, экзистенциальная неуловимость колобка. "Мир ловил меня, но не поймал". А Колобок - это, пожалуй, единственный намёк на обретение свободы. Сказка на ночь…
Опричнина в Росси реальна ещё и потому, что власть не только "обаятельна и приятна", она виртуальна. Эта виртуальность - иллюзия, её можно осознавать параллельным каким-то умом. Но её гипнотическое действие провоцирует общественную пассивность. Будучи постмодернистской имитацией, подделкой, симулякром, власть не подлинна и практически лишена традиционных атрибутов. Сделавшись некой комфортной функцией, она обезопасила себя от бунтовщиков и революционеров. Ведь они готовы были свергнуть тирана, а не сломать матрёшку, изменить мир, а не дешёвые голливудские декорации. Они хотели разрушить Бастилию а не пряничный домик. Они хотели взять Власть а им предложена имитация. Им кажется что борьба, в лучшем случае, превратиться в реалити-шоу "Оранжевая революция". Но оранжевых революций не бывает. Революция может быть только кроваво-красной. Они предполагали трагедию, а попали в комикс. "Хотели попасть в историю, а попали в газеты" как писал Корчинский.
Поэтому Фантомас и Бэтмен, а не Гитлер и Че. Недаром Путина снимали в "Гарри Потере". Или это путинский двойник? Или кто-то похожий на Путина? Не важно. В этой роли он необходим, там он органичен, ибо "Гарри Поттер" существует в единственно важном контексте. Поэтому Голливуд. Родина-Матрица зовёт. Зовет Родина-матрица. Недаром Путин вещает о Ктулху и лобызает младенцев. Это не безумие и не странность. Напротив, это полное владение магией комикса, овладевание пространством. Достижение личной неуязвимости. Путин - Волшебник Изумрудного Города. Злой Волшебник. Существуя между Медведом и Гарри Поттером, Матрёшкой и Кощеем, президент избавляет себя от ответственности за то, что делает в реальности и сохраняет Власть. Народ слеп. Или сидит в ЖЖ. Немногие видят суть и знают, что "в реальности всё не так, как на самом деле". Они говорят, они несут истину. Ибо они пророки. Но "нет пророка в своём отечестве". Так отпадает необходимость в цензуре…
Сегодня в России существует некоторое количество "клубов поклонников" Ивана IV Грозного и его "опричнины". Радикальные православные организации исправно отмечают "день введения опричнины". И, как ни странно, книга Владимира Сорокина пришлась им по вкусу. Сатирическая антиутопия Владимира Сорокина стала для современных "опричников" гимном грядущей "новой опричнины", манифестом "русской метафизики насилия".
Публицист Роман Бычков, член "Опричного братства Преподобного Иосифа Волоцкого", пишет в своей рецензии на книгу:
"Белинский сказал о Лермонтове: "желая создать апофеозу… поэт вместо этого сделал страшную сатиру". Владимир Сорокин, желая сделать "страшную сатиру" на Опричную Идею создал апофеозу Опричной Расправе. Ибо, надобно признать, что наиболее сильно выписанными, наиболее "духоподъёмными” выглядят в романе именно сцены опричной расправы. А поскольку идея праведного Воздаяния всем враждебникам Истинной Руси есть основополагающая идея аутентичной Новой Опричнины, то всем грядущим опричникам, призванным распотрошить нынешнюю прогнившую "элиту", можно смело порекомендовать прочтение романа Владимира Сорокина. Порекомендовать для возгревания в себе опричного духа, жестокого и решительного".
Членам братства, мечтающим стать опричниками, присуща сектантская зачарованность. Она даёт им основу для странной сказочной веры в возрождение "подлинной опричнины", с коей они идентифицируют себя, и в симпатиях Владимира Сорокина к коей они, несомненно, убеждены. Они согласны с тем, что его последнее произведение - пародия, но, по их мнению, это пародия на современную дугинско-путинскую Россию, с её лубочной опричниной. Также они полагают, что Сорокин намекает на неизбежность другой опричнины - истинной, где всё уже будет всерьёз, и веруют в то, что сцены, где описаны сожжения домов врагов Святой Руси и насилие над ними завораживают Сорокина, также как и их. Они идентифицируют себя с героями, творящими насилие, и возбуждаются как импотенты от недоступного садистического экстаза, пагубного приступа разврата, очищенного при этом идеалистической убеждённостью в социальной и божественной оправданности своих действий. Похоть и комплексы завуалированы сверх-ценными идеями в такой предельной степени, что им неведомо ни чувство стыда, ни чувство реальности. Они не видят нелепой несуразности своей и, напротив, пафосны и величавы как блаженные и юродивые. Они уверены, что, обращаясь к ним, Сорокин чувствует то же, что и они. Верует в тоже, что и они. Такой же, как они. Сорокин пришел с другой стороны, с другого конца Русского Мира, пришел к ним и дал им голос.
…Сорокину блестяще удаётся показать, что та "опричнина", которую берёт на вооружение нынешняя "элита" и обслуживающие её шутовские идеологи-"евразийцы", представляет из себя очередной симулякр "России", как является симулякром вся современная т.наз. "Российская государственность", современный "Кремль", абсолютно оторванный ото всего сущностно-русского, от истинного Православия, от подлинной Руси Святой… Но существует за гранью "мiра сего" и другая Россия, параллельная Родина, Русь Опричная, отрекшаяся от "князя мiра сего" и от всех клевретов его (плотно заселивших ныне Кремль и окрестности), и от всех скверных дел его, и сочетавшаяся единому Белому Христу, яко Царю и Богу своему… Коя питается живительными соками Традиции, у коей и Кровь, и Почва, и Дух пребывают в Богозаповеданном единстве и где вызревает подлинная Опричнина, которая сметёт своей железной метлой все симулякры "государственности", "православия" и "русскости" и утвердит на священной русской земле Новый Порядок, основанный на непозыблемом фундаменте Правды Божией, требующей от всех ей причастных духовной и расовой чистоты. (Роман Бычков, "Опричное братство Преподобного Иосифа Волоцкого")
Сорокинская русская метафизика не опрокидывается в безвременное мамлеевское запределье, а образует (отражает) близкую явь - вязкая опричнина как болото, что засасывает Русь похотливо, глубоко, на века. И сам Сорокин не однозначно отрицает это болото, зная, что в нем есть нечто глубоко русское и верное.
Я задавалась вопросом: почему мы, посторонние, иные, обособленные личности, обречены на Россию? Отчего нас затягивает сюда какой-то млечной удавкой, пробуждающей глубинные инстинкты, подвешивает лунной петлёй тех, чья мёртвецкая ясность, точка сборки, точка смерти - повешенье тут же превращает в вопрос. Петля - знак вопроса над точкой головы. Ибо вопрос есть повешенность точки.
Исламский радикал Гейдар Джемаль назвал Россию - Чёрной Дырой. А я - Единственной Сакрально Правильной Территорией. Эта Чёрная Дыра засасывает в себя русский снежный хаос, его ледяную вьюжную закольцованность, засасывает странные запредельные энергии, демонов, воинов, мамлеевских шатунов.
Мы должны находиться именно здесь, и это - безусловно, патриотизм. Но патриотизм особого рода, некая алхимия духа. Где речь идёт не о любви к Родине. Речь, вообще, не идёт об очевидном, либо доступном. Это не патриотизм обывателей - поверхностный, брутальный и фальшивый, в лучшем случае представленный геополитическими аферистами, колоритными фрик-политиками и метафизическими напёрсточниками. В них переизбыток нудной интеллектуальности, и нарочитой псевдосакральности. Отсутствие жизни, динамики, языка и энергетики. В большинстве своём, они начисто лишены гибкости мысли. Принимая за гибкость суетливую продажность, с дебиловатым самодовольством подставляются за мелкий прайс. Последовательная самодискредитация - вот вся суть их деятельности.
Возвращаясь к моему патриотизму, возможно, следует говорить о жестоком эксперименте над собой, о некоем опасном опыте, получать который стоит не в целях познания мира и себя, как это принято, а исключительно в рамках осуществления своей Миссии, некоей Сверхцели. В моём случае её можно обозначить как Трагическую Попытку Приближения к Утопии.
Такой подход к пресловутому "получению опыта" обусловлен исключительно собственной инаковостью. Существа, подобные мне, рождаются с изначальным пониманием природы вещей, пониманием специфическим нетипичным, оно не меняется на протяжении всей жизни, и позволяет находиться в перманентном состоянии "боевой готовности". Обычный же человеческий опыт подобным существам не обязателен, часто он становиться бесполезным угнетающим излишеством, информационным хламом, лишь усугубляющим внутренний хаос. И в этом смысле верно "Знание - тьма".
В России действительно есть нечто иррациональное, магическое, глубинно-неизбежная муть, она же - сказочная порнографическая ясность, парадоксальная энергетика. Её избыточная концентрация рассредоточена… В чём она? Не в "россиянах". Не в крови их, липкой, красной, не в почве, не в территории…
В России видна какая-то дурацкая честность, детская "взаправда", всё то, что за границей умело завуалировано, во имя комфорта и порядка, а глобально - во имя Налганного Мира (все говорят "Современного мира", но я полагаю, что мы всегда, или, по крайней мере, очень давно имеем дело с Надиктованной Реальностью). Запад иллюзорно гармоничен, идеально структурирован, но при этом ни чуть не менее абсурден, чем Россия. Он в своей рациональности, точности, стерильности патологичен, как всё то, что лишено спонтанности.
Мир распространяет вокруг себя искусственные флюиды бессмысленной животно-механической силы, виртуальные пластмассовые одноразовые вибрации "лжизни". Воздух полон убийством - идёт необъявленная война. В этой войне я готова даже стать на сторону простейшего человеческого естества, неинтересного мне вовсе обычного человека, того кого, собственно, "следует преодолеть". Ибо он преодолён не тем, не для того, и заменён на нечто во множество раз более опасное и живучее. Скоро пора будет возвестить смерть Человека. Но это сделают глашатаи постмодерна, а не проповедники ницшеанства. Ведь они проиграли эту войну, просто оказавшись вне контекста.